Предсмертная записка гласила:
«В том, что умираю, не вините никого, и, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого ужасно не любил».
Пойдем, поэт,
взорлим,
вспоем
у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,а ты — свое,
стихами.
Поэт не создает время – он его слышит и транслирует.
Нулевые годы минувшего столетия пели блоковским голосом. Десятые и двадцатые грохочут и скрежещут по-маяковски.
Огромный эпатажный Маяковский, его футуризм и урбанизм, его ломанные строки и сконструированные слова — всё абсолютно адекватно времени смещения тектонических пластов эпох , устоев, культур, героев …
Его стихи, рассчитанные на скандирование с трибуны митинга, – воплощенная эпоха войн и революций, погромов и зверств, и прорастающих сквозь них надежды на город-сад, и этих надежд крушение.
Невозможно к Маяковскому быть равнодушным: революция еще не пережита, она не отболела, раны не затянулись, личные счеты не закрыты.
Маяковский готовил и призывал эту революцию.
Маяковский служил этой революции.